Шанхай. Любовь подонка - Страница 66

К оглавлению

66

— Когда вы поедете?

— Через неделю примерно.

— Ты успеешь вернуться? Надо будет поехать девятого мая.

— Успею. Вернусь пораньше. А перед нашей поездкой — пойдем в ресторан. Русский ресторан. Будет большой русский праздник.

— Какой?

— День Победы. Заодно посмотришь, бедные ли мы люди.

— Надо будет рано утром ехать. Не успеем.

И снова заплакала.

— Ты мужчина… Тебе наверняка захочется… делать с нею любовь…

— Успокойся. Мы, русские, не любим это выражение. Любовь нельзя делать. Можно любить или не любить.

— А трахаться? — спросила с вызовом, шмыгнув носом.

— Мне нужна только ты. Потому что я люблю тебя. Иди ко мне.

Я расстегнул пуговицу на ее рубашке. Вторую…

— Что ты делаешь… Мне надо идти сейчас… еще два занятия…

Тонкая льняная ткань была в следах от слез — повсюду маленькие влажные пятна…

忧愁
Тоска

…Влажные пятна оставались на красном пластике всякий раз, когда я поднимал стакан с безвкусным, водянистым пивом.

Мы сидели под зонтиком на площади неподалеку от нашего отеля. Площадь окружали здания торгового комплекса, среди них выделялся супермаркет — круглый, трехэтажный, похожий на свадебный торт.

Идея совместной поездки на Хайнань оказалась не самой удачной. Хотя «удача» — слово для изначально ненужного поступка неверное. Какой удачи я мог ожидать…

Пьющему человеку трезвые люди утомительны. Не вписываются они в его мирок. И если к трезвым прохожим я относился терпимо, лишь иногда раздражаясь на их бестолковое самодовольство, то с Инной было тяжелее. Ее взгляд, мельком брошенный на очередное мое пиво; рассеянное внимание на лице, когда объясняешь что-то очень важное; показная холодность, когда удачно и задорно шутишь; плохо скрытая злость, когда отлучаешься в туалет или просто ссышь, отойдя к придорожным кустам… — все это выводило из себя.

Еще в Шанхае.

Прогулки по городу тяготили меня.

В который раз спрашиваю себя, действительно ли я хотел снова увидеть Инну, когда читал ее первое письмо?

Еще как!

Вспоминал свои сомнения в аэропорту. А не развернуться ли и не уехать?..

Как в странной притче о китайском отшельнике, что жил на берегу реки. Лунной ночью он неожиданно захотел навестить своего друга, такого же отшельника, жившего где-то далеко в верховьях. Желание увидеть друга было столь сильным, что он, не раздумывая, сел в лодку и пустился в путь. Плыл против течения — всю ночь и весь день. К вечеру, уже выбившись из сил, увидел, наконец, дом, к которому так стремился. Подплыл к берегу, собираясь причалить. И вдруг понял — желание повидаться угасает, исчезает, теряет искренность. Развернул лодку и поплыл обратно.

Я не переставал завидовать мудрости этого китайца с самого момента Инкиного приезда. Она удивительно быстро освоилась с городом, за пару дней всего. На архитектуру ей было решительно плевать: «Я хоть и в строительной фирме работаю, но поверь, далека от всего этого. А вот вещи посмотрела бы, только фирменные, конечно». Непроизвольный взгляд на мои безразмерные, беспородные и почти бесцветные джинсы и футболку.

Ну что же, тогда — в центр. Все дороги ведут туда.

Меня не покидало ощущение «ненастоящести». Будто весь этот городской антураж — высоченные зеркальные дома, грязные бетонные лачуги, гигантские магазины, крохотные, без фронтальных стен, лавки и забегаловки, тесные и вечно сырые переулки, широкие проспекты, легкая, будто летящая дорога надземки, парки, рестораны, набережная, телебашня — все это было наспех выполненной декорацией. А мы — не артисты даже, но случайные люди — ходили меж раскрашенных кусков фанеры, время от времени пытаясь подражать театральной игре. Получалось фанерно, плоско, убого-аляповато.

Инна уставала, пройдя пару кварталов, и жаловалась, что негде присесть отдохнуть. Останавливалась без предупреждения и рывком вклинивалась в забитый народом магазин, где была очередная распродажа.

Всего за несколько часов я превратился из гида, что водит гостей по городу, в понукаемое ведомое существо — прицеп к Инне.

«Нужно купить сувениров — по работе и друзьям, — оправдывалась она, увлекая меня за собой по клокочущей людским месивом улице. — Потерпи еще немного. Лучше я сразу все куплю, а потом спокойно погуляем, ладно?»

«Слушай, давай я тебе завтра привезу целый мешок — и палочки, и подвески, и статуэтки Будд, и монетки старинные, правда, поддельные… и даже магнитиков на холодильник!»

«Спасибо. Ты не обижайся, но я давно привыкла выбирать сама. Потом — экзотика такая, можно поторговаться. Я умею. Вот смотри…»

Выудила из лотка каменную черепашку: «Хау мач?»

Продавец, сонный крестьянин с лицом, по форме и цвету, неотличимым от прошлогодней картофелины, показал два грязных пальца, затем скрестил оба указательных, пару раз пристукнув ими друг о друга для убедительности.

Инна обернулась на меня: «Это сколько?»

«Двадцать».

«Дорого. Давай за десять! — Растопырила перед ним пальцы. — Тэн!»

Продавец снова скрестил пальцы, потом показал пятерню.

«Пятнадцать, — перевел я с языка жестов. — Хочешь, научу тебя? Удобно, да и прикольно».

«Нет уж. Пусть по-человечески учатся понимать. Ноу! Тэн!»

Какого черта, спрашивал я себя… Какого, на хрен, черта…

И эта поездка…

Она не стоила и одного дня, проведенного с Ли Мэй.

Солнце, пальмы, горячий песок, ленивый плеск воды, невысокие зеленые горы, жарко-сонный, неторопливый ритм курорта — все это меркло, едва я вспоминал о своем Цветочке.

66