Шанхай. Любовь подонка - Страница 65

— Ты ведь не бросишь меня? — уткнулась в мое плечо.

Поцеловал в макушку.

— Что ты…

— Если ты полюбишь другую — просто скажи мне. Обещай.

— Обещаю.

— Правда?

— Самая настоящая правда. Но я никогда не скажу тебе, что «полюбил другую». Потому что люблю только тебя и не хочу любить никого другого.

— Тогда давай скорей есть, а то опоздаю.

Устроились на полу.

Ли Мэй сидела спиной к стене. Я лежал головой на ее бедрах и смотрел на нее снизу вверх. Она кормила меня, смеясь и болтая. Говорила о какой-то своей подруге и ее парне. Суть истории была в том, что парень — по местным меркам красавчик — уезжает на учебу в Австралию, а подруга страшно ревнует и переживает.

— Они спят вместе?

Шутливо хлопнула меня по лбу:

— Конечно, нет. Ты все только об этом и думаешь…

— Ну, тогда это просто детский сад. Они не «парень и девушка», а просто разнополые друзья.

— Они целовались.

— Ха… Я тоже целовался. Еще в детском саду.

— Я почему-то не удивляюсь, — кивнула Ли Мэй, опуская мне в рот новый кусочек мяса. — И, наверное, с лаоши?

— Нет, воспитательницы были некрасивые. Я целовался с поварихой. Она была добрая и толстая женщина. Видела статую Мао на кампусе? Вот, примерно такого же размера. И даже лицом немного похожа. Я хотел жениться на ней… Но мы переехали, и я пошел в другой сад. Пришлось расстаться. Такая вот печальная история, трагедия моей первой любви.

Отсмеявшись, Ли Мэй вдруг спросила:

— Хочешь поехать со мной? На неделю почти. Очень красивые места.

Господи, молил я про себя, только не Хайнань, только не Хайнань…

— Куда? И когда?

— К родственникам моего отца. Его двоюродный брат женится, третий раз уже. Сычуаньские девушки — самые «горячие», так у нас говорят. Кухня острая, а девушки горячие.

Хихикнула.

— Вот папин брат и влюбляется постоянно. Мои родители поехать не могут — у папы работа, а мама с бабушкой будет, та заболела опять. В общем, я должна ехать как представитель семьи. Свадьба будет в Чэнду. А потом поедем в Вэньчуань. Это километров сто от Чэнду, там заповедник, в нем живут панды.

— Я слышал. Гигантские панды.

— Это по сравнению с нами, китайцами. А если рядом будешь ты, то обычные.

— Да уж. Можно меня поселить с ними, продавать билеты.

— Ага. «Гигантский вайгожэнь». Думаю, успех будет. И еще можно будет в горы съездить, там красиво. Лес, водопады. Билеты нам оплатит мой папа.

— Вот еще… Нет, я папу твоего уважаю, но…

— Но, он же думает, что ты студент, а значит, не слишком богатый.

— Боюсь, если он узнает, что я лаоши, он не изменит мнения о моем богатстве…

— Верно. Ты знаешь… Только не обижайся. Он даже спрашивал у меня, почему я не с американцем встречаюсь, или не с немцем.

Я представил очкастого и пузатого Ласа, обнимающего мою девочку поросшими рыжим волосом лапами, и менторским тоном, под холодный блеск фашистской оптики, объясняющего ей преимущества западной демократии.

— Папа не любит русских?

— Нет, что ты! Ты ему понравился очень, и маме тоже. Просто он сказал, что Россия — бедная страна. Сейчас бедная, — дипломатично добавила она.

— И опасная.

— Да, это папа сказал тоже. Только ты не думай…

— Ну, почему же… В чем-то он прав. Однажды прямо при мне взорвался целый дом, соседний. В моей родной Москве.

— Несчастный случай?

— Для тех, кто в доме жил, — да. Для тех, кто его взрывал, — запланированный.

— И все погибли?

— Все. Больше ста человек.

— Не уезжай. Никогда не уезжай. Оставайся тут, живи у нас. Отец поможет, у него много друзей, связи. Мне почему-то кажется, что если ты уедешь обратно — случится беда.

Я поднялся и сел рядом.

— Мне нужно будет уехать… — сказал как можно небрежней.

Увидел ее испуганное лицо и продолжил, придав лицу уверенно-беззаботный, оптимистичный вид:

— Не из Китая. Всего лишь из города. На неделю, или чуть больше. По делам…. Буду скучать по тебе. И сразу, как вернусь, давай куда-нибудь по…

— У тебя появилась другая?

С трудом удержал на лице прежнее выражение.

— Нет.

За пару секунд я все понял насчет «сохранить лицо», а ведь Лас давно уже пытался мне втолковать — связано это почти всегда с ложью, а не с честью.

— Ты обещал. Обещал, если полюбишь другую, — сказать мне об этом.

Вот здесь можно и не врать.

— Я вовсе не люблю ее.

Слезы. Темные глаза, полные слез. Секунда — и потекли по щекам.

— Прости, прости меня…

Я пытался прижать ее голову к себе, вытереть щеки, поцеловать.

— Прости меня…

— Я так и поняла. Не знаю, почему… Не поняла даже, а просто почувствовала.

— Я не люблю ее.

— Кто она?

— Моя бывшая жена.

— Ты уйдешь к ней, — медленно, с испугавшим меня спокойствием — я не мог понять, настоящим или показным — произнесла она.

— Нет.

— Да. Вернешься. Потому что тебе с ней легче. Она — из твоей родной страны. Ты ее давно знаешь. Говоришь с нею на своем языке. Это очень важно, на своем языке можно выразить себя намного полнее. Она старше меня, значит — умнее. Не сомневаюсь, что красавица — ты бы не стал жениться на обычной. На такой, как я…

— Ерунду ты говоришь. Ерунду. Я люблю только тебя. И мне неважно, из какой ты страны. Неважно, на каком языке общаться с тобой. Что за чушь… У любви один язык.

Последняя фраза самому показалась убогой, как букет пластмассовых цветов в забегаловке. Нестерпимо-лживой. Еще прошлой ночью я был с другой женщиной.

— Я пообещал быть ее гидом. Она хочет съездить на Хайнань. Потом уедет в Россию. Мы даже там живем в разных городах. У нас нет ничего общего.