Шанхай. Любовь подонка - Страница 78

К оглавлению

Что я знаю о ней?

Не так уж много. Но кое-что — известно только мне.

Например, я знаю, что она боится, когда я трогаю ее пупок — считает, он может развязаться.

Еще она боится:

кипящего масла на сковородке;

водителей автобусов;

водоносов и доставщиков пиццы;

лежащей на земле мелочи (кто-то наслал заклятье);

насилия и венерических болезней;

мышей;

высоких лестниц;

уйгуров;

лодок, кораблей и спасательных кругов;

смесителя в моей ванной;

всех без исключения насекомых (даже красивых бабочек);

негров;

швейных машинок;

иголок (включая елочные);

солнца;

использованных салфеток;

дождя;

пластикового клоуна из «Макдональдса»;

преподавателя политэкономии и крутящихся дверей.

Любит:

последние модели мобильников;

шоколадки (не столько ест сама, сколько заставляет меня);

японские мультики;

интернет (особенно — MSN);

собак (даже самых безобразных);

меня (я не перестаю удивляться, но это так);

грибную пиццу;

карточные фокусы;

караоке;

Вальтера Скотта;

брелоки для ключей и телефонов;

лошадей (но не умеет на них ездить) и Венецию (ни разу не была и не собирается).

Впрочем, я иногда путаюсь в ее страхах и предпочтениях. Ведь на самом деле изо всей этой чепухи меня волнует только один пункт, где прописан я. Остальное может легко тасоваться туда-сюда и даже вовсе исчезать из списка.

Но меня эта девочка любит.

Позвонил завкафедрой Нине. Соврал про обгоревшее тело, попросил еще один день.

Забрался в постель и тронул губами бедро Ли Мэй.

Прижался, вдохнув ее запах.

Ощутил знакомое податливое движение.

Увидел поворот головы, сонные еще, но ищущие губы…

…Ли Мэй прогуляла занятия до обеда.

Про Инну я вспомнил только к вечеру, когда вернулась с учебы Ли Мэй.

«Надеюсь, — подумал без раскаяния, с легким сердцем, — такси ей в гостинице вызвали, на регистрацию не опоздала и сейчас уже летит где-нибудь над Уралом».

Лежа на спине, я расслабленно курил, пытаясь выпускать дым колечками, и наблюдал за Ли Мэй. Забравшись с ногами на кровать — прямо рядом со мной виднелась ее маленькая пятка, манившая пощекотать ее или же поцеловать, — Ли Мэй рылась в рюкзаке. Сердито пыхтя, перевернула его, вывалив на простыню кипу книг, тетрадок, блокнотов, еженедельников, пару пеналов и целую россыпь ручек и карандашей.

— Вот она!

Вытащила нужную тетрадь.

— Мне надо на завтра написать кое-что из домашнего задания. Подождешь?

— Ты об этом спрашиваешь меня, лаоши? — удивился я. — Да для нас это святое… Конечно, делай.

Из любопытства взялся за один из блокнотов.

— Зачем тебе столько? — успел спросить, прежде чем она встрепенулась и выхватила книжечку из моих рук.

— Не смотри. Тут — секрет.

Любопытство мое лишь разгорелось.

— Ну-ка, дай… — я затушил сигарету и по-крокодильи заворочался на кровати. — Какие у тебя могут быть от меня секреты…

Пару минут мы боролись, катаясь по кровати. Она то прятала блокнот за спину, то отводила руку с ним в сторону.

— Нет! Нет! Нет! — смеясь, отталкивала меня свободной рукой и ногами. — Ни за что!

В конце концов я уступил.

— Ну, хорошо. Как мы, русские, говорим: солдат ребенка не обидит. Но тогда покажи сама.

— Ты будешь смеяться надо мной.

— С чего ты взяла?

— Ты же писатель.

— Непризнанный.

— Это дело времени. Ты молодой.

— Мне тридцать восемь, если ты забыла.

— Я об этом всегда забываю. Нашему преподавателю политики — тридцать пять, но он старик в сравнении с тобой.

Я повалился на спину и довольно ухмыльнулся.

Ли Мэй не преминула отметить:

— Тебе нужно быть осторожным. Ты любишь лесть.

— Значит, ты льстила мне… О, Дездемона, молилась ли ты на ночь? — сказал я голосом оскорбленного мавра и сдвинул брови.

— Я говорила правду. Потому что так думаю. Но другие могут тебя обмануть.

Не так-то легко это сделать теперь, подумал я, вспомнив наше «воркованье» с Инной.

— Мне плевать на других. Мне важна только ты.

Мы поцеловались.

— Ну что там у тебя, в блокноте?

Она помялась.

— Только не смейся.

— Не буду.

— Ну, хорошо. И не вздумай хотя бы кому-нибудь рассказать.

— Обещаю.

Неожиданно для себя самого я изобразил нечто похожее на пионерский салют.

Она удивилась. Подумав немного, протянула мне блокнот.

— Ты все равно не поймешь. Тут же по-китайски. Но я пишу роман.

Я приподнялся на локте. Потом и вовсе сел, пораженный.

— Ты? Роман?! О чем?

Принялся листать страницы, испещренные крохотными, неразличимыми для меня иероглифами — каждая из них кишела ими.

— Ну, это ерунда, на самом деле. О школе, о подругах. Их пять человек. Но есть главная… О любви тоже… — сумбурно пояснила она.

— И ты пишешь не на компьютере даже, а в тетрадке? — поразился я.

Рассмеялась.

— Конечно, на компьютере. В каком веке мы живем? У нас сайт есть, бывших одноклассников. Там уже разместила много частей. Но на занятиях иногда скучно, а компьютера нет. Тогда я пишу от руки, а потом набираю и посылаю на сайт.

— Почитай мне!

Уселся поудобнее, возвращая блокнот.

— Нет, и не проси. Во-первых, там одна ерунда, а во-вторых… А во-вторых, у меня куча домашних заданий!

Скрестив ноги по-турецки, она склонилась над бумагами, спрятав глаза за челкой.

Я смотрел, как порхал в ее пальцах карандаш — она ловко вращала его, прерываясь на запись или чтобы погрызть ластик на кончике.