Шанхай. Любовь подонка - Страница 56

К оглавлению

56

Проводимая по решению Съезда и под руководством компартии политика сохранения малых народностей благотворно сказывается на жизненном уровне коренного населения — народности элосы, составляющей около трех процентов от числа жителей города. Все возрастающий приток туристов способствует процветанию коренных промыслов: росписи деревянных дощечек и изготовления, забавных това — округлой формы деревянных кукол, помещающихся мал мала меньше одна в другой. Несмотря на расположение Шэнбидэбао — в приграничной зоне, специального разрешения на его посещение не требуется».

Жаль, что нет у меня с собой ни ручки, ни бумаги. Записал бы, потомкам пригодилось. С другой стороны — я так навострился, читая подобные тексты об исконных китайских городах в учебниках и путеводителях, что запросто могу насочинять еще.

— А ты как считаешь? Хорошие или плохие?

Пока я предавался футурологии, водитель ушел в недавнее прошлое. Как положено истинному китайцу и особенно — нанкинцу, шифу ненавидит японцев.

— Японцы — сукины дети, — убежденно заявляю я.

Я совершенно равнодушен к японцам. Вернее, они мне даже нравятся — своей открытостью, безбашенностью, жизнелюбием и легким сумасшествием, подчас доводящим до самоубийств. Зато шифу сияет.

Тема для многих больная: «из-за войны» — говорят китайцы.

— Японцев хорошо бы всех убить, — совершенно миролюбиво мечтает водитель, выруливая с моста. — Или чтобы они все утонули, ушли под воду на своих островах.

Я киваю и плету ему про русский корабль «Варяг», что на полном ходу таранил японские эсминцы и линкоры, отправляя на дно целые эскадры врага.

Так, беседуя о мире и дружбе народов, мы подъезжаем к набережной. Прошу проехать чуть дальше — там впереди есть магазин.

— Хорошо учиться, всегда идти вперед! — неожиданно выдает таксист по-русски, протягивая сдачу и чек.

— Пусть цветут сто цветов! — отвечаю ему по-китайски.

Обменявшись цитатами из Великого Кормчего, оба довольно смеемся.

Я пытаюсь объяснить, что меня зовут по-китайски так же, как Председателя Мао, но шифу не верит. Документов с собой у меня нет, а без них ничего не докажешь.

Останавливаемся у магазина, где я беру еще одну бутылку белого, на этот раз — «Dinasty». Горлышко узкое, пробку протолкнуть не получается, и я несу бутылку на набережную, через подземный переход. Народу сейчас там немного, даже продавцов не видать. Прохожу мимо вангоговских репродукций, стараясь не задерживаться на них взглядом. Не вспоминать.

Выйдя из перехода, устраиваюсь возле памятника мэру и долго ковыряю пробку ключом. Рядом со мной останавливаются какие-то люди и с интересом наблюдают за моими действиями.

Выковыриваю, наконец, остатки пробки, делаю хороший глоток и предлагаю зевакам присоединиться. Те как-то шугаются, испуганно втягивают головы, будто черепахи. Отходят, озираясь.

Кто-то фотографирует меня на мобильник. Чтобы не завестись и не начать буянить, поднимаюсь по ступенькам к парапету набережной.

Ветра почти нет.

Набережная залита солнцем. Поток света вливается в мои глаза, режет их, слепит. Туристов совсем немного: шляться по солнцепеку — удовольствие сомнительное.

Я иду в сторону памятника героям. Справа от меня нестерпимо сверкает река, на другом берегу — сплошные небоскребы и телебашня.

С головой происходит что-то странное, она едва держится на ослабевшей шее, тяжелая, словно шар для кегельбана. Мне кажется, я потерял крышку черепа, и теперь мой мозг размякает под лучами солнца.

В глазах — желтые точки и запятые. Звуки доносятся неотчетливо, то тихие, то неожиданно гулкие.

Кажется, меня сейчас хватит солнечный удар.

Я отпиваю немного вина. Кислое и теплое, оно слегка освежает.

Дохожу до «черепашьей площадки».

— Суки… — бормочу я, разглядывая лениво плавающих в колодце черепах. — Какие вы суки…

Мне хочется бросить в них бутылкой, но жалко вина, и я просто допиваю его. Пустую тару, после некоторого колебания, все же аккуратно ставлю у ног.

Взгляд мой прыгает по строгим силуэтам зданий, пыльно-светлой листве деревьев, неспокойной блестящей воде. Устремляется вдаль…

За рекой — слегка размытые в солнечном свете контуры небоскребов, за ними — обширный и новый район города, высотно-зеркальный деловой Пудун. Где-то там, еще дальше, у самого моря, огромный аэропорт…

会面
Встреча

…В аэропорт я приехал на летящем по монорельсу поезде — маглеве. Все лучше, чем потеть в такси или трястись в автобусе. Когда попадается встречный поезд, слышишь лишь хлопок. И все — поезда разминулись, они уже далеко друг от друга.

Инка писала, их будут встречать. Лучше, если она отзвонится уже из гостиницы. Я ответил, что все равно приеду в аэропорт. Она может не подходить, если ей перед коллегами неудобно.

Не проблема. Увижу ее — и уже хорошо.

А там разберемся.

Самолет опаздывал на полчаса. Все это время я слонялся по прохладному зданию терминала: заглянул в бестолковые сувенирно-закусочные магазинчики, выпил пару маленьких бутылок пива в кафешке, обругал аэропортовские цены, зачем-то прокатился несколько раз на эскалаторе и изучил таблицу обменного курса.

Подошел к широкому окну с видом на стоящие в ряд самолеты. Под одним из них суетились фигурки людей. Желтая машинка с мигалкой тащила прицепы с грудой чемоданов и сумок.

Где-то там, высоко в небе, над облаками, в пронзительно-холодной лазури, летел самолет. А может, уже кружил над городом, разрезая крыльями преддождевую хмарь и ожидая разрешения на посадку. В его дельфиньем брюхе сидела женщина, которую я когда-то безумно любил. И, может быть, смотрела в иллюминатор — не видя ничего за облаками, но зная, что там, внизу, ее жду я. Жду с затаенной, напряженной и настороженной страстью, готовой с сумасшедшей силой взорваться и разнести на клочки всю мою жизнь.

56